Российская академия художеств

19 июля 2021 года исполнилось бы 80 лет народной артистке СССР, великой балерине Большого театра России Наталии Игоревне Бессмертновой (1941-2008).

К Наталии Бессмертновой
------------------------------
Свет-Наташа! где ты ныне?
Как мне горьких слез не лить?
Иль не хочешь час единый
С другом сердца поделить?
Ни над озером волнистым,
Ни под кровом лип душистым
Ранней, утренней порой
Не встречаюсь я с тобой…
А.С. Пушкин «К Наташе». 1814
---------------------------------
Наше чувство к Наталии Бессмертновой, рожденное в счастливый миг её явления на сцене Большого театра, полнилось любовью и оставалось не затуманенным во все дни её несравненного артистического существования. А в сознании искусства оно длится и ныне.
Это чувство, словно в колыбели, покоится в волнах времени, проникаясь токами созданных Бессмертновой живых сценических ликов.
Подобно тому, как у позднего Свиридова в хоровом концерте «Пушкинский венок» наполнились умудряющей пронзительностью юные пушкинские строки о Наташе, так и в наших размышлениях о Наталии Бессмертновой всё более угадывается ощущение цельности личности, воплотившей драматическую полноту жизни в искусстве балета, бесконечно влекущем, по Пушкину, своей «условною красой».
И сегодня невозможно понять, как в этой талантливейшей от природы балерине могло взрасти и в стихии классического танца открыться артистическое явление столь мощной драматической выразительности и высокого лирического откровения.
Её Жизель, Анастасия в «Иване Грозном», Раймонда, Ширин в «Легенде о любви», Фригия в «Спартаке», Одетта-Одилия в «Лебедином озере», Рита в «Золотом веке» сегодня видятся реально правдивыми созданиями искусства, а сама она таинственно-нереальной. Будто и не могло быть такой на самом деле в подлунном балетном мире.
Меж тем она была, мы знали и любили её.
Любили тишину, которая рождалась с её появлением. Любили простор правдивого чувства. Идеальность восприятия жизненного конфликта и совершенство его воплощения. Она верила в сценическую правду: такое могло и должно было быть! И в этой реальности чувства все становилось прекрасным, как бы трагично ни складывалось.
Бессмертнова включала зал, но ещё прежде партнёров, сцену, музыку сцены.
Наталия Игоревна Бессмертнова скончалась 19 февраля 2008 года и родилась тоже 19, только июля, 1941 года. Дитя войны, из времени войны, она привнесла в мир сопрягающую всё и вся гармонию жизни и искусства в единстве своей уникальной артистической личности.
Бессмертнова привнесла в мир свое сказочно-изысканное и обезоруживающе щемящее откровение. Она явила его в своем танце, так правдиво и до боли искренне открывавшем людям пронизывающую поэзию и кровавую драму несовершенства мира, доподлинно ощущаемую совершенным полетным существом дивной и свободно прекрасной, неуязвимой в чистоте своих сценических помыслов и деяний, русской актрисы балетного театра – Театра Юрия Григоровича – Большого театра.
Ее «душой исполненный полет» увлекал нас естеством и моцартианской легкостью гения. Она внушала нам безусловность истин искусства, русского балета, русской жизни во все времена.
Перед глазами встает плакат Валентина Серова к «Русским сезонам» Дягилева в Париже, навеянный образом Анны Павловой: ощущение трагедии, почти бессилия и удивительной внутренней формы, обозначившей перетекание самоощущения красоты в красоту индивидуальной свободы, явленной всем безо всякой заботы об этих всех.
Так и Бессмертнова. Жизнь внутри нее источалась в свободу линий и дыхания. Линии ее тела, текучие и надломленные, на миг угасающие, возрождались из пепла жизненных переживаний в условную красу любви и недосягаемой грядущей радости. Может быть, это и была божественная красота, оживавшая в реальном существе и переносившая это реальное существо в мир идеальных артистических иллюзий, полнившихся подлинным «изживанием жизни».
Некая субстанция правды, растворенная и при этом насыщенная, несла в небесные выси и глубины нашего сердца всех героинь Наталии Бессмертновой и ее самое.
Танец Бессмертновой звучал как певческий голос. Но вот определить регистр этого голоса невозможно. Невозможно уподобить его ни самой удивительной колоратуре, ни самому драматическому сопрано, ни поражающему слух контральто или меццо.
Голос Бессмертновой будто свободен от тела, но при этом наделен небесным тембром, воспринимаемым людьми через их телесную сущность.
В ней не было надуманной «бестелесной небесности». И гениально ощутил это, воспринял и воссоздал для мира художник, который подарил ей всего себя, высоты своего вдохновения, своих восчувствованных героинь, наделив Бессмертнову чудесным даром стать ими и стать той, перед кем склонился в восторге, а ныне безысходной печали мир балета и художественный мир. Я говорю о хореографии Юрия Григоровича.
Однажды великого австро-немецкого оперного режиссера Вальтера Фельзенштейна спросили: кто лучшая певица в мире – Мария Каллас или Рената Тебальди? Он ответил: «Лучшая певица в мире Галина Уланова».
Наша скорбь по Наталье Бессмертновой удивительным образом совпала с исторической скорбью по Галине Улановой (десять лет со дня ее кончины исполнилось в том же 2008 году). Теперь Уланова и Бессмертнова покоятся на одном московском кладбище. Великие несравненны, но во времени они сближаются на глубине памяти, на глубине мысли, на глубине художественного и исторического чувства.
В Наталии Бессмертновой была та всепроникающая жизненность, которая рождала в нас некое непередаваемое состояние, по привычке именуемое одухотворенностью.
Но в том то и дело, что к одухотворенности нельзя привыкнуть, разве что обретая в себе живой образ.
Все было в Наталии Бессмертновой необычно. И все было в ней изумительно правдиво, достоверно, убедительно. И снова необычно. И снова недосягаемо.
Жизнь обретала в ее танце свой крылатый лик, но не обманывала нас и не утешала. Она нас очаровывала. Она уносила нас в небеса истинного чувства и осеняла любовью и всепримиряющей красотой.
Едва ли ни всех, кто знал Бессмертнову, поражала ее способность мгновенного перевоплощения из «я» жизни в «я» искусства, притом непосредственно своего искусства – балета, и определенно своего сценического образа в данный вечер в данности сегодняшнего спектакля.
Примеры немногих истинно великих артистов оставили нам на длительное раздумье весьма различные способы и стили внутреннего и сценического существования.
Одни практически полностью включали свое существование вне сцены в Образ сценической жизни, и тем будто растворяли прозрачную, но все же реально дышащую и вполне материализованную «преграду», разделяющую жизнь и искусство. Сцена была здесь впереди жизни, она определяла жизнь и по-своему переформировывала ее в продолжение сцены.
Иные являли на сцене обнажающую достоверность натуры и тем изумляли театр, надолго запечатлеваясь в памяти сцены.
Бессмертнова – явление и уникальное, и собирательное. Уникальное как чисто художественный феномен: трагическая бесконечность дыхания рук; фантастическая одаренность тела к восприятию любого хореографического текста; глаза, в которые мог заглянуть и перемениться и партнер на сцене, и человек в зале, глаза, столь многое говорящие о душевном смятении и воспарении чувства, высказанного в движении…
Бессмертнова обладала редким даром «вочеловечить» изысканную зашифрованную условность балетного языка и всего строя эмоций и пунктиров содержания балетного действа.
Она оттого так окрыленно жила в замкнутом мире балетного спектакля, что все изначально предрешенное, закрепленное неотразимой условностью воспринималось ею как совершенно естественное и единственно понятное слово-жест в диалоге с самою жизнью, смертью, со всеми близкими и незнакомыми людьми, что на пути к смыслу жизни и искусства.
Наталия Бессмертнова в каждой роли прокладывала свой путь из спектакля в спектакль к незримым вратам за пределами искусства: только там – за пределами искусства – художник обретал смысл и величие своих трудов, личную скромность, независимость и достоинство. И, как подарок небес, мог раствориться в красоте жизни, прибавив к ней обретенное им в искусстве.
В том и угадывается собирательность сценического образа Наталии Бессмертновой, что люди в зале, позабыв об ожидании наслажденья, что привело их в театр, узнавали в героинях Бессмертновой себя в момент высоких испытаний и открывались сцене, уверовав в подлинность свершающейся на ней жизни.
Глубинную общность всех героинь Бессмертновой определеннее всего проявила хореография Юрия Григоровича, включая и те ее образы в классических балетах, где великий хореограф выступал как автор редакций и новых постановок балетной классики на сцене Большого театра и других театров мира.
Хореография Григоровича несет в себе те проникающие токи, что рождают совершенную художественную форму и одновременно – животворную атмосферу для ее сценического существования.
Хореография Григоровича будто сама сотворяет музыку спектакля, вслушиваясь в избранную балетмейстером композиторскую партитуру. И здесь, кажется, тайна Бессмертновой.
Григорович распознал в ней «абсолютный слух» к своей хореографической музыке и сокрытой в ней духовной драме.
Так родилась их любовь, перетекшая из искусства в жизнь.
Их отношения в творчестве и жизни существовали независимо. Григорович не ставил свои спектакли «для жены», он ставил их на Бессмертнову. Конечно же, не только на Бессмертнову – в его спектаклях блистали в разное время многие из плеяды выдающихся балерин Большого театра, и не всякий раз (например, в «Спартаке», «Щелкунчике», «Спящей красавице») Бессмертнова танцевала премьеру. Но Бессмертнова всегда оставалась для Григоровича самым чутким артистическим существом, способным воспринять его идеи на интуитивно точном, «клеточном» уровне. Воспринимать и воплощать непосредственно, вживе, невольно становясь идеальным коммуникатором между ним и труппой, им и публикой.
Была ли Бессмертнова Музой Григоровича? Несомненно! Но и здесь надо понять особенный склад их взаимного влияния и взаимного тяготения: он включал ее в мир своей мысли, вдохновляя на всеобъемлющее совершенство в уверенности, что будет понят и продолжен в живом спектакле. Для нее он был всем – недосягаемым художником и близким человеком, и героем её жизни, и снова художником Божией милостью.
Григорович в отношениях с Бессмертновой был сомасштабен той любви к нему, которую излучала Бессмертнова, которой она служила.
И завершив свои выступления на сцене, Бессмертнова ни на один день не расставалась с балетом в Москве, Краснодаре, где усилиями и творческой волей Григоровича возникла его молодая труппа. Педагогическая, репетиционная работа – всему отдавалась она со страстью, всюду несла любовь, и любовь эта не была безответной.
Образ Наталии Бессмертновой включал в себя и её танец, и её жизнь. Встречи с ней были всегда просветляюще радостными – на репетиции, спектакле, в зрительном зале, или в гостях в их с Григоровичем доме.
Трогательно заботилась она о том, чтобы друзья не оставались без билета на спектакль Григоровича: могла долго и терпеливо стоять на морозе или под дождем, поджидая опаздывающих подопечных.
Последний раз говорил с ней в самом начале января вокруг дня рождения Григоровича. Наталия Игоревна была в больнице, ей оставалось жить чуть более месяца. Говорили по мобильному телефону: голос слабый, а интонация такая наполненная и сердечная, доверчивая. О болезни – ни слова, все о Юрии Николаевиче: как-то он там без неё…
Время не приносит облегчения тем, кто её любил. Скорбь наша велика и становится все более величественной, величественно неизъяснимой.

Вице-президент Российской академии художеств, заслуженный деятель искусств, профессор Андрей Андреевич Золотов.

Из книги «Незабываемая. Наталия Бессмертнова». Изд-во Театралис, 2008.

версия для печати